•
.
~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ И.М. Ульянов ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ |
Полное собрание сочинений в двух томах. Версия для сайта Страна Наоборот (раздел Унежма)
Страна Помория или Северная вольница _____________________________________________________ Глава II Поморская вольница (Продолжение) . С каждым годом мурманские промыслы приобретали все большее значение в экономической жизни Севера. На них стали съезжаться жители многих сел Беломорья, но более всего те, кто живет на западном берегу Белого моря. С «полой» водой на Мурман отправлялись целые флотилии карбасов, шняк, а то и просто лодок. Плыли они вдоль берегов, минуя мели, подводные камни, песчаные наносы, под парусами и на веслах к заветным становищам, на излюбленные места промысла. В становищах собирались мужественные, наиболее отважные, просмоленные в морских походах рыбаки, повидавшие штормы и бури – северорусская поморская вольница. Здесь же получали суровую закалку будущие мореходы – зуйки, молодое поколение рыбаков. В 1608 году на Мурманском берегу была проведена перепись промысловых изб. К западу от Кольского залива, в «Мурманском конце» было учтено 20 становищ, в которых имелась 121 изба, к востоку от Кольского залива, в «Русской стороне» – 30 становищ с 75 избами. Наиболее крупные становища находились в районе весеннего промысла, на восточном побережье были небольшие. На «Мурманском» море во второй половине XVI века русские, карелы и саамы вели в довольно значительных размерах лов трески, которую вялили и сбывали норвежцам и голландцам. К концу XVI века они заготавливали сухой и соленой трески до 100-120 тысяч пудов в год, из печени трески вытапливали около 10 тысяч пудов жира. С возникновением мурманских промыслов связано формирование группы поморов. Оно происходило в XV–XVIII веках, когда усилился спрос на различные «дары моря», существовавший в высоких, а позднее и в широких слоях русского земледельческого населения. Особенности поморской группы на раннем этапе обуславливались в первую очередь географическим фактором, то есть необходимостью приспосабливаться к условиям жизни на морском побережье, в условиях Приполярья и Заполярья, составляющем непрерывную полосу протяженностью свыше 1500 км. Происхождение названия «поморы» Давно и много пишут о поморах. Но откуда и когда пошло имя поморское? Постараюсь ответить на этот вопрос. Название «помор», «поморец» на русском Севере, по имеющимся данным, впервые появилось в письменных источниках под 1526 годом, когда «поморцы с моря Окияна из Кондолакской губы просили вместе с лоплянами устройства церкви». С этого времени названия «поморцы», «поморский», «Поморье» постоянно фигурирует в актовых памятниках и сохранившихся писцовых книгах ХVI–XVIII вв., причем последние два наименования встречаются гораздо чаще, чем первое. Как название, его употребляют правительственные грамоты 1546–1556 гг. «...Что де Каргопольцы, и Онежане, и Турчасовцы, и Порожане, и Усть-Мошане... ездили к морю соли купити, да купив де у моря соль у поморцев да взять ее в Турчасово». А вот выдержка еще из одной грамоты: «А нашим боярам новгородским и двинским в Усть Колские волости приказным и всяким поморским людям и корельским детям и лопарям... в тое их вотчины (Троицко-Печенского монастыря)... не вступатися». Из первого текста можно вывести, что имеются в виду жители Поморского берега, где действовали многочисленные варницы. Во втором случае – занимавшиеся морскими промыслами на западном берегу Кольского полуострова, в районе Кольской губы. В официальных документах слово «помор» употребляется в ХVI веке как самоназвание и как название. В качестве самоназвания им пользовались жители волостей Кандалакши и Керети: в составлении разных грамот в 1580-1581 годах подписывались «поморец кандалакшанин», «поморец Керецкой волости». Кроме Кандалакши и Керети «поморскими волостями» назывались Шуньгская волость – 1549 год, Кола и Ковда, Порья Губа – 1556 год, Умба – 1557 год, Кереть – 1581 год, Кемь, Сума, Варзуга и «иные поморские волости» Соловецкого монастыря, то есть волости, которые уже были во владении монастыря к концу ХVI века (Шуя, Сухой Наволок, Шижма, Вирма, Колежма, Нюхча, Унежма) – 1591 год. В писцовых книгах 1574–1608 года проводится перепись становищ (изб) и их владельцев, промышлявших на западном и восточном побережьях Кольского полуострова, среди них, как я уже писал, «поморских волостей люди» промышляли. В дальнейшем, в течение ХVII века, содержание понятия «помор», «поморская волость» на местах, а тем более в представлении официальных властей прочно закрепляется. Уже в конце ХVI века поморами стали называть всех участвующих в Мурманских промыслах, а волости поморскими. Во второй половине ХVI – первой половине ХVII вв. поморские волости Терского, Кандалакшского и Поморского берегов вместе с Колой представляли определенную хозяйственную область, основой экономического развития которой были морские рыбные промыслы на побережье Кольского полуострова. В дальнейшем поморами стали называть население Онежского, Летнего, Зимнего берегов, принимавших участие в восточном секторе мурманских промыслов, когда начали хиреть тресковые промыслы на западном Мурмане. Ко второй половине – концу XVII в. относится развитие восточных мурманских промыслов, в которых было занято в основном население Поморского, южной части Карельского, Летнего, Зимнего берегов и низовьев Северной Двины до Холмогор. Все население этих мест, занятое промыслами, называли «поморами». Отсюда ясно, что возникновение слова «помор» связано с мурманскими промыслами. Письменные источники местного северного происхождения второй половины XVIII и XIX вв. свидетельствуют о том, что поморами считали себя жители Поморского берега от Онеги до Кеми включительно, некоторых сел Карельского берега, части сел Летнего и Зимнего берегов. Исконно ведущая роль в мурманских промыслах населения сел от Онеги до Кеми и его выраженное самосознание, видимо, сказались и в названии этой территории – Поморский берег, Поморье, появляющемся в документах в начале XVIII в. Крестьяне других беломорских районов, хотя и не считали мурманские промыслы основным занятием, но в той или иной степени были приобщены к нему: нанимались в работники к хозяевам-судовладельцам. Современные полевые наблюдения, проведенные группой Бернштам Т.А., показали, что жители деревень устья Северной Двины не называли себя поморами и отвечали: «Никогда и разговору нет», а считали таковыми население Летнего берега (Нёнокса, Лопшеньга, Сюзьма). А вот еще несколько высказываний по этому поводу: «С Кандалакши на Мурман не ходили. Те может себя тоже поморами зовут, а для нас это не поморы». «С Летнего берега не поморы, они картошку сеяли, хлебопашеством занимались». Жители кандалакшского берега говорят: «Мы губяне, не поморы. Поморы – те по морю живут, а мы в губе живем, и поэтому в Архангельске нас называют губянами». Жителей Терского берега кандалакшане называли «терчанами», «роканами», «карелой» и «пеккой». Сильнее всего самосознание «помор» у жителей Поморского берега. Настоящими поморами они считают только себя, прочно связывая это название с мурманскими промыслами и слово «поморский» добавляют ко всем явлениям своей жизни и бытия: «поморский харч», «поморская справа», «поморский обычай», «поморские гости» и т.д. Истинными поморами признают население Поморского берега все жители остальных берегов Белого моря, присовокупляя при этом: «Поморы – это те, что на Мурмане ловят». В одном из документов XVII в. о поморах сказано: «Люди поморские всякие промыслы на море сами промышляют и морской ход знают». Источники XVIII века еще более уточняют признак «поморов»: «Это население, живущее на море, занимающееся морскими промыслами в Белом море и в Ледовитом океане, и кормящееся морскими промыслами». Первоначально под Поморьем подразумевали: побережье Западного Мурмана, побережье восточного Мурмана Кольского полуострова, заселенную территорию беломорского побережья, приморские районы, включая Мезень, Кевролу, Пустозерск. В первой половине ХVIII века термин «Поморье» получает еще более расширенное значение в большой степени благодаря трудам В.Н. Татищева, который в «Истории Российской» несколько раз употреблял слово «Поморье». Он дает два определения Поморья: 1. «Обсчее имя Поморие, а по уездам: Архангельской, Колмоград, Вага, Тотьма, Вологда, Каргополь, Чаронда и Олонец». 2. «Есть северная часть России, в которой все по берегу Белого моря и Северного моря от границы Карелии с финнами на восток до гор Великого пояса или Урала заключается. К югу же издревле русские поначалу часть по части овладевали и к Руси приобсчали. Ныне же все оное и есче с немалою прибавкой под властью Поморской губернии состоит». Такое же понятие Поморью дано в Географическом словаре Российского государства за 1804 год. Со второй половины ХVIII века название «Поморье» начинает появляться на страницах различных документов в трех значениях: 1. Территория беломорского побережья от Онеги до Кеми; 2. Территория всего беломорского побережья; 3. Территория всего русского Севера, включая Архангельскую, Вологодскую и Олонецкую губернии. Первые два значения «Поморья» дают представление о территории расселения поморского населения, третье значение не имеет никакого отношения к территориальным границам расселения «поморов» – им пользовались, в основном, в научной литературе XIX – начала XX веков. В настоящее время он заменился названием русский Север. Начиная с ХVIII века, в большой степени благодаря выдающейся личности М.В. Ломоносова и его научным трудам, поморы постоянно привлекали внимание русского общества. В результате многочисленных описаний путешествий по северу России, специальных трудов и статей по хозяйству, культуре и быту жителей приморских районов, у русской общественности сложилось представление о поморах как об особом типе русского человека, обладающем особыми чертами характера – предприимчивостью, смелостью, умом, независимостью в делах и суждениях. . Типы поселений Типы поселений, возникшие в период формирования поморской территории, можно установить на основании различного рода исторических документов. Наиболее распространенными в Поморье были сельские типы поселений – погост, починок, волостка, деревня. Наряду с сельскими поселениями, на ранних этапах заселения возникали и так называемые промежуточные типы поселений – посад, слобода. Формирование крупных посадов Летнего берега – Нёноксы, Уны, Луды, образовавшихся в ХIII–XIV вв., центров соляных промыслов и торговли солью с северными и центральными районами Русского государства происходило на базе так называемых «усолий» – небольших поселений, жители которых занимались добычей и вываркой соли. Термин «усолье» сосуществовал с названием «посад» еще в ХVII веке – Нёноксоцкое усолье, Унское усолье и т.п. Возможно, что возникновение «посада» в Поморье было в первую очередь связано с соляным промыслом: соль являлась в те времена важнейшим продуктом торговли и обмена на хлеб, и добыча соли способствовала превращению поселения в торговый пункт типа посада. Это предположение основано на том, что название «посад» применительно к населенному пункту на Севере встречается в документах, как правило, в тех случаях, когда речь идет о соляном промысле: «В Двинском уезде на Колуйском посаде Савинского Починка деревнею да под тою же деревнею озерко с варничными месты и з дровлеными кладбищи». В Поморье эта связь прослеживается еще более четко. Из полевых материалов Т.А. Бернштам известно, что «посад» в качестве названия одного из «концов» (частей) селения существовал почти во всех селах и деревнях Поморского берега от Онеги до Кеми (Нименьга, Кушерека, Малошуйка, Нюхча), в деревне Пурнема на Онежском берегу, в селе Гридино на Карельском берегу, именно в тех местах, где в течение ХV–ХVII веков возникали многочисленные соляные варницы. При этом «посадом» называлась та часть селения, на территории которой до сих пор видны следы варничных ям. В селе Гридино один «конец» так и называется – Варница, в Унежме – Варничная варака, у подножия которой было несколько варниц. В дальнейшем, в конце ХVIII – начале XIX вв., в качестве названий населенных пунктов Поморья чаще всего употребляются «волость», «деревня», а в середине XIX века по данным «приходских списков» и «cписков населенных мест» значатся следующие поселения: город, посад, село, деревня, погост с деревнями, выселок, скит. Реформы XIX века произвели некоторые изменения административного характера: были учреждены новые города и посады. Территория Поморья была разбита на 23 волости. По численности населения Поморский берег был самым значительным, его население превышало население каждого из других берегов в отдельности. Вот статистика населения: 1858 г. – Поморский берег – 12,8 тыс.чел. по всем берегам – 29,1 тыс.чел. 1926 г. – Поморский берег – 33,0 тыс.чел. по всем берегам – 79,7 тыс.чел. После статистики населения хочется еще раз вернуться к судостроению и привести некоторые данные. Известно, что с развитием морских и речных промыслов теснейшим образом связана история поморского судостроения, без которого была бы немыслима система хозяйства. Все беломорские берега из поколения в поколение имели своих мастеров и центры судостроения, хотя каждый житель-мужчина мог своими руками построить лодку, карбас или шняку. По данным 1874 года количество судостроителей на всех беломорских берегах достигало 300 человек. Среди морских судов явное преимущество имели шняки, что было связано с мурманским тресковым промыслом, для которого они и строились. Промышленники Поморского берега, державшие в своих руках мурманские промыслы, владели 4/5 общего количества судов этого типа. На Поморском берегу судостроением занимались на всех крупных реках, но главными были Вачевская (села Кушерека, Унежма, Малошуйка, Нименьга, Ворзогоры) и Сорокская (Выгостров, Шуя, Колежма) волости. Славились искусством судостроения мастера-карелы из села Подужемье около Кеми. По данным 1874 года на Поморском берегу ежегодно строилось 281 морское судно и 880 речных, т.е. больше половины построенных во всем Беломорье. В том же году было построено 538 морских судов по всем берегам. . Рыболовная страда Как только подходила рыба к берегу, начиналась страда. Трудились без отдыха и сна. На одной посудине – карбасе или шняке – четыре человека: кормщик, тяглец, весельщик и наживляльщик. Четыре человека – как одна семья, у всех одна цель, одна задача. Все подчинялись кормщику. О нем и поговорка была: «На корабле кормщик – и царь, и бог». Кроме четырех ловцов, брали «зуйка», обычно мальчика 9-10 лет, который распутывал снасть, варил уху, мыл посуду, подметал пол. Ловили на ярус. Ярус – это рыбацкая снасть вроде продольника: крепкая веревка, а к ней через 80–100 сантиметров на форшнях (более тонкая веревка) навязаны уды (большие крючки). Ярус состоял из тюков. Длина тюка – 180–200 метров. Полный ярус считался 20–30 тюков. Уды наживляли мойвой или песчанкой, а когда ее не было – морским червем-пескожилом. Мелкую рыбу – мойву и песчанку – обычно ловили в прибрежных водах, на отмелях и в заливах «мойвенным неводом» с мелкой ячеей. Насаживать приманку (наживлять мойву) на крючки – дело, требующее большой ловкости. Эту работу выполняли мальчики-зуйки и наживляльщики. Все, кто приготовил ярус (наживил и сложил в шняку), вечером или рано утром отправлялись в океан на беспалубных суденышках – карбасах и шняках. В летнее время Баренцево море бывает так успокоится, что все вокруг становится прозрачным и легким: и вода, и берег, и птицы. Кажется, что все это залито прозрачной и легкой массой. «Море стеклеет», – говорят поморы. Бывает это чаще вечером, солнечной ночью. В эти тихие часы из глубины стеклянных вод одна за другой высовываются кроткие головы тюленей, сверкнет серебряная спина акулы, появится черное туловище касатки, запрыгают сельди, а сверху, со скал, посыплются на них белые чайки. Небо светлое, как днем, берег уходит все дальше и дальше, оседая. Карбасы и шняки идут за десять-двадцать верст так, чтобы не виден был берег. И вот достигнуто заветное место. Якорь опускается на дно моря, а за ним ярус с кубасами, деревянными поплавками. Поплавки остаются на поверхности моря и показывают, где выметана снасть. Лодка идет вперед, а крючки с наживкой один за другим уходят в море, на дно их тянет груз. На середине выметанного яруса ставился еще один кубас – середняк, а за ним последний – голоменный, и якорь. Поставив ярус, команда лежит на ярусе шесть часов – время от начала прилива до отлива, а в это время подошедшая рыба жадно набрасывается на приманку, заглатывая мойву вместе с удами. «Вылежав воду», начинали тянуть ярус, выбирали бечеву до голоменного якоря, а потом снасть. Чем ближе подходит ярус, тем сильнее бурлит вода около лодки, дергается снасть. – Море кипит, рыбу сулит! – радуется кормщик. – Подходи тресочка-матушка, палтус-батюшка! – говорят рыбаки. Подходят крючки, на них большие серебристые рыбы. Тяглец тянет ярус, весельщик подвигает лодку (гребет) вдоль яруса, наживочник выбирает ярус и отбивает рыбу от уд. Рыба разная: треска, палтус, зубатка, но больше треска. – Треска идет, треску ведет! – радуются рыбаки. – Дай, Господи, нос да корму, середину полну! – отвечает кормщик. – Треска идет, треску ведет! – без умолку раздаются веселые голоса. И вот ярус выбран, теперь домой, в становище. А там уха по балкам, чай, сказки, бывальщины о храбрости и отваге, а то и просто рассказ из жизни вольницы поморской. Случалось, седое Баренцево море вдруг забушует, поднимется ветер, начнет стегать волна, опрокинет суденышко. Пропали труды рыбацкие, прощай снасть и улов. Самим бы спастись! Волной и ветром перевернет посудину. Хорошо, если ухватишься крепко, удержишься, отсидишься, наглотаешься соленой воды, намолишься всем богам и святым. Подобный случай рассказывал мне бывалый помор: «Захлестнуло волной шняку и опрокинуло килем вверх. А на шняке были отец-старик с двумя сыновьями, да весельщик. Ветер был с моря, посудину стало прибивать к берегу. До берега оставалось рукой подать, саженей сто, когда младший сын не выдержал: «Тошно, тато!» – и как топор ко дну. Утонул. Выбрались отец, сын и весельщик. В том же году старший сын погиб. По дороге в Норвегию его закидало взводнем. Отец все ждал, ходил на глядень смотреть, скоро ли появится сынок. Потом, когда узнал, что сын погиб, волосы на голове рвал». Были среди рыбаков и такие, кому «море по колено». «Нажить, либо дома не быть!» – и пьяные, несмотря на уговоры, выезжали в бурное море. Все вроде хорошо, ветер стих, но взводень еще не улегся. Шняка со смельчаками идет в море, а около нее белые гребешки. Чем дальше в море, тем больше гребешков. На глядне собрались рыбаки, оставшиеся на берегу. – Пропадут! – говорят одни. – Не пропадут! – говорят другие. – Пропадут, сейчас пропадут, потому что взводень рассыпается. Трезвый всегда убежит от взводня, а пьяный нет, – говорят бывалые поморы. – Конец?! – Нет, из этой волны выйдут, а вот той накроет! – Вот! – Шабаш! – и ничего, ни лодки, ни людей. Опытные, бывалые рыбаки в такую погоду не выходили в море, пережидали, когда уляжется взводень, успокоится море. Кроме ярусного лова рыбы был другой, более простой – поддевом. С лодки или шняки ко дну моря опускалась бечева с удами, возле которых привязывались куски цветной материи. На конце веревки имелся груз удлиненной, четырехгранной, круглой или другой формы, который тянул веревку с крючками на дно моря. На борту шняки имелось деревянное удебное колесо, через него пропускался второй конец веревки, за который дергали. При подергивании груз то опускался, то поднимался. Заметив приманку, рыба бросалась на нее. При таком лове рыбу часто захватывало крючками – «поддевало» за туловище, хвост, жабры. Во время массового подхода рыбы один опытный удильщик поддевом мог выловить за сутки до 15 пудов трески. Преимущество этого лова состоит в том, что тут не нужна снасть, наживка. Удильщик в случае шторма не рисковал снастью, мог заранее уйти в безопасное место. Лов трески поддевом производился в основном в весенние месяцы, во время неустойчивой погоды, при отсутствии наживки. За весенние месяцы артель из четырех человек вылавливала ярусным способом и на поддев около 700 пудов трески, а в удачливые годы – до 2000 пудов. От успеха весеннего промысла зависело благосостояние рыбаков и, понимая это, они работали с наибольшим напряжением. . Русские в Норвегии Не только Западный и Восточный Мурман были объектами промыслов поморов на Баренцевом море. Рыбаки Беломорья с давних времен и до конца ХVIII века плавали ловить треску за Нордкап. Сохранились интересные данные о промыслах русских рыбаков на Финмаркене. В донесении губернатора Финмаркена за 1775 г. говорится, что русские приходят в становища этой провинции на летний промысел, но часть их зимует, строит дома. Только за последние два года, говорится в донесении, русские построили в Серене 13 домов. Губернатор сообщал также, что русских промысловых судов приходило 244, а промышленников на них было около тысячи человек, не считая палубных судов, на которых выловленная рыба увозилась домой. В том же документе указывается, что «русские, без сомнения, выловили больше, чем все подданные его величества датского короля», то есть норвежцы (в то время Норвегия входила в состав Датского королевства). Можно считать, что в этом сообщении не было преувеличения – количество мурманских и беломорских рыбаков достигало в конце ХVIII века 1300 человек и более, а все норвежское население Финмаркена составляло 300 человек. Рыбаки Беломорья завоевали у населения Финмаркена большой авторитет. В 1782 году губернатор Финмаркена писал: «Я хотел бы поселить у себя колонию русских. Она, без сомненья, принесла бы большую пользу нам, потому что русские научили бы наших людей быть трезвыми, прилежными, бойкими и расчетливыми, обладать достоинствами, знакомыми нашим жителям понаслышке». В 1798 году, когда русским рыбакам было запрещено ловить рыбу в норвежских водах, губернатор Финмаркена пытался добиться отмены этого постановления и писал датскому правительству, что русские промышленники не только желанные гости, снабжавшие весь край продуктами первой необходимости, но и признанные учителя местного населения в рыболовстве и мореходстве. В память о наших рыбаках тут осталось много русских названий, о чем свидетельствует в путевых заметках М. Пришвин, посетивший эти места в начале XX века: «К своему удивлению узнаю, что Китай находится здесь, у Нордкапа, Питер тоже, Шестопалиха близко, есть Танин фиорд, Васин фиорд». Все это русские названия в Норвегии, все это места, где русские ловили рыбу и обменивались с норвежцами товарами. Есть мыс «Северный Тонкой». Раньше русские промышленники, отправляясь на Грумант, здесь сворачивали в океан. Про эти места сложили они песню: Прощай, Северный Тонкой, Не бывать скоро домой. . *** Побывавший на Мурмане в 1771–1772 годах академик Лепехин писал: «Морские их промыслы отменны: многие соединены с великою отвагою... В шняках, шитых вицею, коляне и другие тресковые промышленники пускаются верст за 30 от берега в открытый океан, не боясь никакой погоды!» Промокшие и грязные, усталые и голодные, рыбаки приходили в стан, снимали с себя сырую испачканную одежду, развешивали для просушки, ели вареную треску, и пока зуйки перебирали и наживляли ярус, недолго спали, а затем снова отправлялись в море. Тяжел и опасен был труд рыбаков на Мурмане. Погода была обычно неустойчивая: то ярко светило солнце, то шел моросящий дождь, то дул холодный пронизывающий ветер, нередко переходящий в шторм, который мог застигнуть промышленников далеко от берега, и если рыбаки не успевали снять ярус и вернуться в становище, им грозила беда – утрата снасти, гибель судна. В сентябре 1894 года во время штормов на Белом море погибло 25 поморских судов, многие промысловики потонули, а семьи остались без средств к существованию. Заболевания на промысле были обычным явлением: простуда, переутомление, антисанитарная обстановка способствовали возникновению гриппа, цинги, других болезней. От уколов и ушибов руки рыбаков были постоянно в ссадинах и язвах. На промыслах никакой медицинской помощи не оказывалось. Промысел рыбы требовал значительных денежных средств: на постройку судна, покупку соли, тары, рыболовных снастей, спецодежды, продовольствия. Пойти на промысел со всем этим было под силу зажиточным поморам. Рыбаки среднего достатка объединялись и вели лов вскладчину, арендовали судно или снасть у богачей. Они полностью зависели от щедрости и капризов морской стихии и никогда не знали, что ждет их впереди: богатая добыча или жизнь впроголодь. Еще более жестоким, чем стихия, был купец-хозяин, который владел посудиной и снаряжением. Невелик корабль – беспалубное суденышко, карбас, шняка или ёла – но нет ее у рыбака. Вот и идет он к хозяину с поклоном: «Сделай милость, возьми на промысел!» . Покрут В Поморье с давних времен сложилась особая форма привлечения рабочей силы на промысел – покрут. Покрут – от слова «покрута». Покрута в землях Великого Новгорода в ХIV–ХV веках обозначала ссуду, которую выдавал землевладелец бедному крестьянину: деньгами, хлебом или орудиями производства. Получив такую ссуду, крестьянин попадал в зависимость к богачу. Покрут на рыбных промыслах возник вместе с появлением их. «Покрутил Истому на Мурманское, дал две гривны», – записал в расходной книге монах Николо-Карельского монастыря 1 октября 1551 года. Всю жизнь находились в кабале рыбаки Беломорья. Еще с осени владельцы судов нанимали бедноту в работники, давая им деньги и продукты под обязательство отработать долг на промысле. Являясь должником нанимателя, покрученник вынужден был отдавать ему свою долю улова по самой низкой пене, а продукты брать по самой дорогой. Цены на продукты устанавливал сам хозяин. Сколько бы покрученник ни работал, как бы не велик был улов, все равно он не мог вырваться из кабалы. В течение 5–6 месяцев тяжелого промыслового труда покрученник зарабатывал около 50 рублей, а в лучшие годы – до 75 рублей. После промысла, расплатившись с долгами, бедняк оставался таким же нищим, как и был, и опять шел к богачу на покрут. Так и жил покрученник – пожизненным батраком. Отмечая кабальную жизнь рыбацкой голытьбы, В.И. Ленин писал: «На мурманском берегу исконной и поистине освященной веками формой экономических отношений был «покрут», который вполне сложился уже в ХVII в. и почти не изменился до самого последнего времени». В начале ХVIII века на Мурман собиралось до двух тысяч промысловиков, большинство были покрученники с побережья Белого моря, и до 300–400 зуйков. После падения феодальных порядков, на Мурмане все еще преобладала дореформенная система производственных отношений – покрут. Покрут сохранил свои основные черты: привлечение рабочей силы путем предварительного экономического закабаления, определение размера заработка долей улова, который зависел не только от затрат труда, но и в огромной степени от промысловой обстановки и ряда других непредвиденных причин (потеря снасти, болезнь одного из членов артели и т.п.) Но развитие капитализма подготовило условия, при которых покрут в конце XIX века стал быстро разлагаться. Возникновение колоний и факторий, установление пароходного сообщения вдоль побережья Белого и Баренцева морей, развитие лесопильной промышленности, проникновение на Мурман скупщиков из центральной России подорвали устои, на которых веками держался покрут. Покрученники, находившиеся в худшем положении, чем вольнонаемные рабочие, стремились избавиться от кабалы – стать свободными и уйти в артель. Пока не было пароходного сообщения, никто из покрученников не мог уйти от хозяина: уехать на Мурман не на чем, в становище на работу никто не возьмет. Волей-неволей приходилось работать на кредитора и мириться с условиями труда и быта. К концу XIX века положение изменилось. Покрученники стали убегать от хозяев, отказываться от выплаты долгов, уходить к нанимателям, которые платили больше. Некоторые из покрученников, сговорившись между собой, создавали артели, пользуясь правительственными ссудами, или арендовали у фактористов и колонистов снасти и посудину. «Покрут с каждым годом слабеет, так как с учреждением правильного пароходства и с развитием экономической жизни на Мурмане, промышленники получили возможность приобретать, хотя бы в долг, суда, снасти, продовольственные припасы и прочее на месте, а добычу продавать тотчас же после улова тем же торговцам, которые устроили на Мурмане склады, лавки и присылают на Мурман суда для нагрузки и посолки рыбы, скупаемой непосредственно у промышленников по возвращении с моря», – писал в 1897 году Архангельский губернатор А.П. Энгельгардт. Доля артельщиков – «самостоятельных ловцов» – постоянно увеличивалась, в 1894 году она составляла примерно 20%. Развитие «самостоятельного» промысла поощрялось скупщиками. Они давали ссуды на приобретение орудий лова, чтобы обеспечить себе постоянных поставщиков рыбы. В конце XIX века большинство промысловиков стало прибывать на лов рыбы на пароходах сразу же после открытия навигации на Белом море. Ввиду того, что промысловая обстановка в основном районе весеннего промысла – у Цыпнаволока и Вайдагубы – совершенно ухудшилась, хозяева не стали снаряжать покрученников и отправлять на Мурман в марте месяце. Это окончательно подорвало покрут. В 1899 году на Мурманских рыбных промыслах было занято 4070 рабочих. Из 4070 человек более половины, т.е. 2040, составляли вольнонаемные рабочие, которые за свой труд получали сдельную или повременную оплату. Остальные промысловики рыбачили самостоятельно. Бедные поморы все реже гнули спину и угождали прихотям сельских богачей. Покрученники демонстративно называли себя «вольными казаками» и зачастую не повиновались хозяину. На смену забитому и покорному покрученнику шел вольнонаемный рабочий, который не мирился с телесными наказаниями, не хотел унижаться и раболепствовать перед богатеями. Явление это было «безусловно прогрессивное». «Капитализм нес с собой, наряду с многими мрачными сторонами, раскрепощение личности, подвижность трудового населения, отмирание традиций патриархального быта и повышение уровня потребностей и развития работника» – писал В.И. Ленин. . Научное изучение Поморья Обострение политических отношений с северо-западными соседями в конце ХVI и начале ХVII века потребовало более точного знания обстановки в Беломорье и на Кольском полуострове. На протяжении ХVI века Московское правительство несколько раз проводило переписи податного населения. Составление переписных книг не преследовало целей научного познания страны. Писцовые книги имели чисто прикладное назначение – они служили официальным документом для сбора подворной подати и пошлин с населения. В 1718 году Петр I повелел учитывать впредь не дворы, а «души», т.е. лиц мужского пола. В ХVIII веке для лиц высшей администрации с целью более глубокого ознакомления с подведомственными территориями стали составлять «описания» и «обозрения» тех или иных местностей, в том числе и Архангельской губернии, которые были выполнены впервые по заданию правительства в 1785 году. Описание 1785 года содержало подробные сведения о всех населенных пунктах края, занятиях людей – земледелии, скотоводстве, промыслах, ремеслах, судостроении, торговле; обширные этнографические данные – о домашнем быте, одежде, обуви, жилищах, грамотности, лечении болезней; материал географического характера – о реках, озерах, климате, полезных ископаемых, путях сообщения; явлениях природы – северных сияниях, наводнениях. В конце XVIII – начале ХIX веков местные чиновники и краеведы собрали необходимый материал для нового описания Архангельской губернии, которое было завершено в 1802 году Антоном Пошманом и называлось «Архангельская губерния в хозяйственном, коммерческом, историческом и нравственном обозрении». Это описание богато иллюстрировано рисунками зданий, портов, судов, хозяйственных занятий, оно имело большое количество таблиц, карт, планов, ведомостей и прочих приложений. Это рукописное сочинение использовалось в сфере государственных учреждений как справочное пособие. Впервые на географическую карту России русское Поморье было нанесено в ХVI веке при царе Иване Грозном. Картами постоянно пользовались, и к концу ХVIII века многие из первых карт истерлись и оборвались. В 1627 году была создана огромная карта Российского государства – «Большой чертеж», которая, как и предшествующие, до нас не дошла. Появление в России военно-морского флота и развитие торгового мореплавания в первой четверти XVIII века потребовало создания лоций – описаний морей и побережий. Поморские народные лоции составлялись «с виду», на глаз, без инструментальной съемки и без обозначения глубин и других данных, необходимых для безопасного мореплавания. Обычно на контурном изображении морского побережья указывались приметные знаки – скалы, мысы, кресты, острова, по которым можно было определить местонахождение судна. В лучшем случае отмечались луды – подводные камни и отмели, удобные стоянки-укрытия, опасные течения, сведения о ледовой обстановке. В 1701 году появилась «Размерная карта Белого моря». В период Северной войны, 1700–1721 гг., русские инженеры изготовили несколько чертежей-карт Белого и Баренцева морей и их побережий. В 1721 году в Архангельскую губернию для сочинения карт были посланы выпускники морской академии. Картографическими работами в стране руководила Петербургская Академия наук, основанная в 1724 году. В 1745 году ею был выпущен в свет «Атлас Российской Империи». Во второй половине ХVIII века картографические работы получили еще больший размах. Их вели Адмиралтейство, Военная коллегия, Академия наук. В 1773 году Я.Ф. Шмидтом была подготовлена, а Академией наук издана «Генеральная карта географическая, представляющая Архангельскую губернию на свои провинции разделенную». В 1792 году в Петербурге при Горном училище была изготовлена «Карта Архангельского наместничества», в 1797 году – рукописный «Атлас Архангельской губернии», в 1801 году – «Морской атлас» для плавания судов из Белого моря до Ла-Манша. Творцом научно составленных карт и лоций Белого и Баренцева морей стал М.Ф. Рейнеке. Итогом семилетних исследований, с 1826 по 1833 г., явился «Атлас Белого моря и Лапландского берега», состоящий из 17 карт. Помимо атласа, Рейнике составил «Описание Белого моря» и гидро-географическое описание Северного берега России, где содержались не только сведения, которые необходимы мореплавателям, но и данные о прибрежных селениях, занятиях жителей, экономике и быте, животном мире, климате, водном режиме рек, и о многом другом. Это была своего рода энциклопедия Белого моря. В ХVIII веке Академия наук предприняла широкое изучение различных территорий Российской империи. За изучение и освоение Севера энергично выступал наш земляк М.В. Ломоносов (1711–1765 гг.) Он наметил программу исследований и создал проект северной морской экспедиции для отыскания удобного пути с Мурмана в Сибирь и на Дальний Восток, благодаря чему «усугубиться может Российская слава, соединенная с беспримерною пользой», составил «Краткое описание разных путешествий по северным морям и показание возможного проходу Сибирским океаном в Восточную Индию». По его проекту Адмиралтейская коллегия построила в Архангельске три специальных судна с двойной обшивкой корпуса. На этих судах в мае 1765 года под начальством В.Я. Чичагова экспедиция вышла в плавание, взяв курс на Шпицберген. Экспедиция Чичагова на парусных кораблях обследовала обширные районы. Участники экспедиции собрали большой материал о ледовой обстановке, ветрах, течениях, туманах, морских глубинах, стоянках и бухтах в районе Шпицбергена. Значительный вклад в научное изучение Беломорья внесли культурные силы губернского города Архангельска. В.В. Крестинин написал ряд исторических исследований о торгово-промышленной жизни Беломорья, А.И. Фомин опубликовал серию статей о морских промыслах на русском Севере и выпустил книгу «Описание Белого моря». В 1813 году было опубликовано «Описание Архангельской губернии» К. Молчанова, «Очерки Архангельской губернии» В. Верещагина. В начале 1856 года Морское министерство направило на русский Север «Литературную экспедицию» для описания жизни промышленников, т.е. тех, кто занимался морскими промыслами. Возглавил ее талантливый писатель Сергей Васильевич Максимов (1831–1901 гг.) Его путевые записи в 1859 году были изданы двухтомной книгой под названием «Год на Севере». В книге он изобразил тяжелый и опасный труд поморов-рыбаков и зверобоев – их смелость, высокие душевные качества, отсутствие уныния и подавленности, несмотря на кабальную зависимость от богачей и материальные лишения. Написанные ярко и убедительно, очерки Максимова получили широкое распространение в России. Благодаря сочинениям Максимова, русская читающая публика смогла познакомиться с жизнью народа на Севере. В 1861 году С.В. Максимова за книгу «Год на Севере» наградили малой золотой медалью Русского Географического общества. По заданию Министерства государственных имуществ обследованием рыбных и зверобойных промыслов на русском Севере занималась научная экспедиция профессора Н.Я. Данилевского. Она должна была определить запасы рыбы в водах Севера и возможности увеличения ее вылова, изучить организацию промыслов, способы добычи и обработки рыбы и морского зверя. Летом 1859 года она работала на Терском берегу в районе Кандалакши, Умбы, Кузомени, а в 1860 году знакомилась с состоянием лова рыбы и зверя на Мурманском берегу, посетила главнейшие промысловые становища. Участники экспедиции Данилевского пришли к выводу, что вообще северные воды не могут дать рыбы много больше того, сколько ее вылавливается, но «у нашего Лапландского берега», благодаря влиянию Гольфстрима, «рыболовство может считаться неисчерпаемым» и вестись в неограниченных размерах. Труды Данилевского, опубликованные в 1862 году, ориентировали правительство и русскую общественность на дальнейшее развитие морских промыслов Мурмана. . . |
.
|
.