И это всё о ней... (Унежма в литературе)
.
В. ЗЫКИН
1964 г.
«Полвека на морских дорогах».
В фотомонтаже использован портрет внештатного журналиста
В.С. Хряшкова («Рыбный Мурман» от 05.05.65).
.
От составителя:
«В. Зыкин, секретарь партийной организации траулера «Ижевск» – гласит подпись под статьей «Полвека на морских дорогах», посвященной унежому И.Г. Епифанову в газете «Рыбный Мурман» от 5 декабря 1964 г. и приведенной ниже. Это всё, что мне известно об авторе. Был он, вероятно, внештатным корреспондентом этой газеты, одним из длинной череды моряков – матросов, штурманов, помощников капитанов, секретарей общественных организаций и многих других, совмещавших свою основную работу с публицистической, а иногда и писательской деятельностью. В предыдущем разделе мы уже познакомились с одним из них – Н.П. Бажажиным, автором документальной повести «Помор из Унежмы» о том же И.Г. Епифанове. Знаем мы и другого – третьего помощника капитана рыболовного траулера «Смоленск» (1960), штурмана траулеров «Сёмга» (1961) и «Анадырь» (1971) В.С. Хряшкова, чье имя тоже связано с Унежмой, т.к. он бывал там и писал о ней. Фрагмент из его статьи приведен у И.М. Ульянова («Страна Помория», глава «Москвы уголок»): «Места здесь поистине удивительные. С трех сторон село окружает Белое море, а с юга темно-синей стеной встает лес. На горизонте плавающими лебедями разлетелись острова, большие – приюты для бесчисленных птиц, малые – наполовину скрывающиеся в пене северного шторма». Василий Хряшков писал не только статьи, из под его пера вышла документальная повесть «Поморы», публиковавшаяся в том же «Рыбном Мурмане».
Но вернемся к В. Зыкину и его герою. Если мы ничего не знаем о первом, давайте вспомним то, что знаем о втором – уроженце Унежмы Иване Григорьевиче Епифанове – из публикаций о нем. Мы получим типичную биографию моряка Мурманского тралового флота первого послереволюционного поколения, одну из тысяч, в которых разнятся, может быть, разве что имена и места́ рождения.
Итак, Иван Григорьевич Епифанов. Родился в 1907 году, в четыре года потерял отца, Григория Матвеевича Епифанова – капитана парусника «Селантия», в 1920 году утонувшего в шторм на пути из Архангельска на Мурман. Воспитывался матерью Капитолиной и дедом Матвеем Епифановым, закончил три класса церковно-приходской школы. С восьми лет ходил зуйком на Мурман в становище Гаврилово вместе с дедом и его напарником, колонистом Архипом. В 1930 году, в возрасте 23 лет, уехал в Мурманск, удачно избежав таким образом колхоза, создававшегося в Унежме как раз в этот год. Поступил матросом на «Скат», затем плавал на «Коминтерне», «Наваге» и других рыболовных траулерах. Был участником советско-финской войны. В годы Второй мировой войны оставался в Мурманском флоте, выходя в море под обстрелом или сутками не вылезая из ремонтной мастерской. После войны ходил в загранку на больших рефрижераторных судах: «Гоголь», «Н. Островский», «Ижевск». Матрос – засольщик – рыбмастер – технолог – наставник молодежи – депутат городского Совета. Разве что последняя должность, может быть, не совсем типична… В 1950 году награжден орденом Трудового Красного Знамени, в 1951-м – орденом Ленина. Достойная судьба достойного человека.
.
***
Полвека на морских дорогах.
На предложение выступить перед командой с небольшим рассказом о развитии рыбной промышленности на Мурмане технолог траулера Иван Григорьевич Епифанов охотно ответил:
– А что ж, могу. Только вот говорить гладко я не умею. Боюсь, что слушать не будут.
Но опасения Ивана Григорьевича оказались напрасными. Неторопливый, глухой голос старого промысловика, на глазах которого проходила эволюция промысловых кораблей от шняк и ёл до современных больших морозильных траулеров, доходил до сердца каждого слушателя многочисленной аудитории, собравшейся в просторной столовой рядового состава.
После беседы я зашел в каюту Ивана Григорьевича, чтобы поблагодарить его за поучительный рассказ о становлении рыбного Мурмана. Хозяин каюты, плотный, приземистый мужчина с открытым лицом и с коротко подстриженными седоватыми волосами, время от времени попыхивая прокуренной трубочкой, признался:
– А я, по правде сказать, волновался. Очень уж хотелось поделиться своими воспоминаниями, рассказать о громаднейшей разнице промысла рыбы одиночками-поморами, вынужденными за кусок хлеба рисковать своей жизнью и выходить в море на тяжелых, неповоротливых шняках, и теперешним промыслом на плавучем рыбкомбинате, подобном нашему. Ведь большинство моряков, встречаясь с определенными трудностями, не представляет каторжного труда рыбака до установления Советской власти.
Я прошу Ивана Григорьевича несколько подробнее рассказать о себе.
– О таких, как я, говорят: потомственный помор. А дети поморов никогда не знали детства. Мне еще не было и пяти лет, когда из очередного рейса не вернулся отец. Обычная история: каждого рыбака рано или поздно море навсегда забирало к себе, и на смену отцам приходили их дети. Так и со мной было. На девятом году моей жизни дед Матвей сказал: «Ну, Ванюша, хватит баклуши бить – в море пойдем!» А я к тому времени уже самостоятельно сети чинил. Так кончилось детство. Шестидесятилетний дед, его друг-погодок и я – вот и весь экипаж старенькой ёлы, ставшей на долгие годы нашим кормильцем. Далеко в море мы, конечно, не выходили, и скудные уловы еле-еле поддерживали полуголодное существование семей.
В тридцатом году я перебрался в Мурманск, поступил матросом на рыболовный траулер «Скат», откуда меня вскорости перевели на траулер «Коминтерн». Здесь за короткое время освоил специальности засольщика, клипфискника, мастера по обработке рыбы. Отечественная война застала в отпуске. Затем траулер «Навага», переоборудованный на скорую руку под вспомогательное судно военно-морского флота. Война.
Иван Григорьевич задумывается и продолжает:
– К концу войны я снова был на промысловых судах, и так до сегодняшнего дня. С приходом первых БМРТ меня послали технологом-наставником на «Гоголя», «Н. Островского» и другие траулеры. А с марта 1959 года БМРТ «Ижевск» сал для меня постоянным местом работы.
Иван Григорьевич, по привычке прикусив мундштучок своей прокуренной трубочки, несколько секунд молча сидел на мягком диване, затем, вскинув лохматые ершистые брови, не без лукавинки взглянул в мою сторону.
– Мне 57 лет, возраст пенсионный, но я не чувствую старости. Насколько помню, еще ни разу в жизни не болел. Как по-вашему, что это? – И сам отвечает: – Трудовая закалка!
Из скромности Иван Григорьевич многого не говорит о себе. В прошлом рейсе на траулере не было ни консервного мастера, ни мастера по выгреву жира, а при обильных уловах сайды за каждый час скапливалось по большой бочке печени. Казалось, выход один: снять одного-двух рыбообработчиков и поручить им загрузку жиротопных котлов. А Иван Григорьевич поступил иначе: с утра до поздней ночи ведрами носил он печень в котлы, следил за технологией выработки жира и спускал его в жировые танки. А на ночь поручал эту работу мастерам по обработке рыбы. При этом ни сам Иван Григорьевич, ни мастера, ни на минуту не забывали о своих непосредственных обязанностях.
Постоянно думает технолог об экономии и бережливости. Даже в то время, когда траулер получил пробоину, эта думка не оставила его. Поступавшая из-за борта вода превратила в кашу всю рыбопродукцию вместе с тарой. Но опытный глаз заметил, что часть тары, пусть местами прорванной и промокшей, можно еще использовать. И Иван Григорьевич собирал эту тару, а потом на переходе, где только можно, просушивал ее. А когда подсушенная и подклеенная тара была уложена отдельным штабелем, матросы ахнули от удивления: «А смотри-ка, ведь до 300 ящиков набралось!»
… Я люблю говорить с людьми о жизни, труде. Каждый такой разговор дает богатую пищу для размышлений. На память невольно приходят замечательные слова Николая Островского: жизнь надо прожить так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. Ивану Григорьевичу не приходится задумываться над этими словами: его жизнь, почти полувековой морской труд – достойный пример каждому человеку. И Родина по-настоящему оценила его труд, наградив Ивана Григорьевича орденами Ленина и Трудового Красного Знамени.
.
.
.