Унежемский менестрель

• Главная • Рассказы об Австралии • Другие города • По русскому Северу • Унежма • Малошуйский музей народного быта • Люди и судьбы • Разное •

УНЕЖМА

СБОРНИК КРАЕВЕДЧЕСКИХ МАТЕРИАЛОВ И ЛИЧНЫХ ВОСПОМИНАНИЙ

ОБ ОДНОЙ ИЗ ЗАБРОШЕННЫХ ДЕРЕВЕНЬ НА БЕРЕГУ БЕЛОГО МОРЯ

Марина Котцова

УНЕЖЕМСКИЙ МЕНЕСТРЕЛЬ

Когда я стала вспоминать, сколько раз мой жизненный путь пересекался с Толей Куколевым, даже удивилась: оказалось, всего лишь три раза. Первый раз (в Унежме) затянулся на месяц, второй (в Кушереке) – на два дня, и третий (в Архангельске) – всего на два часа. Была, правда, еще долгая переписка с ним. Письма Толи непременно сопровождались стихами его собственного сочинения. Как и полагается прирожденному пииту, он просто не мог изъясняться только в прозе, ему было тесно в ее рамках.

Толя – коренной помор, родился он в Унежме. Отец его, как и многие унежемские мужики, погиб в Великую Отечественную, когда он был совсем маленьким. Вырастила сыночка одинокая вдова Анна Федоровна Евтюкова, прозванная в деревне Хабринихой. Ее я хорошо помню. Она частенько ругалась с моей бабушкой Фисой из-за клочка травы у дома. А жила она по соседству с нами на самом краю деревни в Заполье. Обе держали по стаду овец голов в 25, а с сенокосами в Унежме было туго: с трех сторон деревню окружало море, с четвертой – Великий мох. Шумела, в основном, наша соседка, бабушка же в силу своего мягкого терпеливого характера больше помалкивала, однако траву у дома все равно косила.

Как-то однажды бабушка вытащила свою неуемную соседку в Архангельск, к нам в гости. Судя по всему, та впервые была в городе, потому что никогда не видела газовой плиты, телевизора и других благ цивилизации. Больше всего меня позабавил один эпизод. Увидев в туалете унитаз, она замахала руками и затараторила: «Андели, андели, да разве ж я сяду с…ть в этакую вазу!» И не ленилась ведь каждый раз по нужде спускаться с третьего этажа, чтобы найти во дворе подходящие кустики!

Если я хорошо помню Хабриниху, то вот сына ее Толю на протяжении моего детства не видела, а может, просто не обращала внимания, поскольку он был гораздо старше меня. Познакомилась я с Толей летом 1978 года, когда давно уже не было в живых ни его матери, ни моей бабушки Фисы. Жил он тогда в опустевшем родительском доме с симпатичным молодым парнем Сережей Ефремовым, который сезонно работал в Унежме от Кушерецкого колхоза – пас телят, заготовлял сено. Был Сережа замкнут и немногословен. Толик же, в отличие от своего приятеля, был открытым, жизнерадостным и легким в общении человеком, поэтому мы с моей двоюродной сестрой Эллой быстро с ним сдружились. Общаться с Толиком было интересно, речь у него была самобытной, чудно́й. Говорил он все прибаутками да стишками, преимущественно белыми. Фантазия у нашего приятеля была буйная и он мог сходу сочинить целую поэму о каких-нибудь лешачихах, домовых или баенных, а то вдруг ударялся в лирику и повествовал нам о весне, любви и звездах. Чаще всего наш доморощенный поэт импровизировал, и, естественно, никуда не записывал свои стихосложения, и тогда они оставались только в нашей ненадежной памяти. Но иногда, наедине с собой, когда хотелось ему излить душу, он записывал стихи в школьную тетрадку в клеточку (скорее всего, она была не одна). Я никогда бы не увидела эту тетрадь, если бы не удивительный случай, который меня поразил.

Произошло это в 1982 году. В тот год мы с моей институтской подругой Наташей Тимофеевой приехали на летние каникулы в Унежму. Тёта (Ольга Григорьевна Куколева) поселила нас в пустующий мартемьяновский дом. Он был более других пригоден для жилья, потому что хозяева покинули родную деревню последними из ее жителей (остались в Унежме только моя тёта с Веней, Ваня с матерью, да Валентин Симоненко). Дом их не успел еще пострадать от разрухи. Как и все северные избы, он состоял из жилой половины и хозяйственной (сарай и двор). На сарае находился туалет, и однажды, зайдя туда, я увидела тетрадку с какими-то записями. Угол первого листка был оборван и использован, судя по всему, «по назначению». Приглядевшись, я поразилась: этот неровный, прыгающий почерк я узнала бы из тысячи! Эти были стихи Толи Куколева. Удивило меня то, что большинство из них было посвящено мне! А ведь я никогда не воспринимала нашу с Толькой дружбу всерьез, для него же всё было, оказывается, иначе. Как тетрадь попала в чужой заброшенный дом, почему именно мне предстояло неожиданно обнаружить ее через столько лет? Думаю, что произошло это неспроста, будто Толя, сам того не ведая, передавал мне привет из нашего прошлого.

А тогда, в 1978 году, Толюшко, как все его ласково называли, ковылял на костылях. Где-то угораздило его сломать ногу, а кость срослась неправильно. Но он не комплексовал из-за этого (или просто виду не подавал), наоборот, подшучивал над своими «ходулями» и от нас, молодых, не отставал, прыгал на своих троих, куда бы мы ни отправлялись. Невысокий, щуплый, с озорными голубыми глазами и лицом, всегда готовым озариться улыбкой, Толька сразу располагал к себе. Да и вообще, смешной он был, чудаковатый, все улыбался, балагурил, шутил. Я не помню его унылым или грустным. А ведь жизнь у Толюшки была не сладкой: ни кола, ни двора, да и семья не предвиделась. Видно, прятал он свои невидимые слезы от всего мира, и чувства, переполнявшие его, доверял только бумаге, выплескивал в стихах, таких пронзительных, горьких и в то же время необыкновенно светлых. Когда я прочла их через много лет после нашей встречи, то поняла, что вся его смешливость была лишь защитой от тоски, что точила его сердце. Он не выпускал ее наружу, чтоб никто не догадался о его переживаниях. Никто и не догадывался. Для всех Толюшко был милейшим человеком с постоянно хорошим настроением, за это его все и любили.

Года через два или три Толик решился поехать на операцию, на которую гнали его все знакомые. Мы тоже уговаривали: мол, что же ты до конца дней своих будешь прыгать на костылях, езжай в Архангельск! Он отправился в архангельскую областную больницу, где ему повторно сломали ногу и наложили гипс. Мы с моей старшей сестрой Эллой (самой любимой) навестили его. Толик страшно растерялся, увидев нас, засуетился – он никак не ожидал нашего визита. Его соседи по палате, такие же, как и он, деревенские мужики, во все глаза пялились на нас и диву давались: как это к такому «замухроне» пришли такие молодые красивые девицы (ну и одеты мы, конечно, были цивильно, не так, как в Унежме). Я думаю, Толик потом втайне гордился перед своими соседями таким знакомством. Не зря в той тетрадке даже стих был о том, какое впечатление произвело на него наше посещение. Наверное, это был один из самых приятных эпизодов в жизни одинокого человека, и мне радостно, что мы с Элкой внесли в эту жизнь хоть каплю тепла.

Последняя моя встреча с Толей произошла в январе 1983 года, когда я сбежала из Москвы с тайной, но, конечно, неосуществимой мыслью никогда не возвращаться в столицу. Я не знала, как доберусь по снегам и льдам в забытый Богом уголок – мою любимую Унежму, где и жителей-то осталось всего четыре человека. На что надеялась, на что рассчитывала? Только где-то в глубине сознания была твердая убежденность, что доберусь непременно. Немного успокаивала мысль, что меня должен встретить у поезда Толя Куколев. Об этом сообщила мне по телефону тёта (Ольга Григорьевна). Удивительно: деревня практически умерла, а телефонная связь еще с колхозных времен осталась. Каково же было мое разочарование, когда, выйдя в Малошуйке из поезда (пять утра, полярная ночь, хоть глаз коли), я никого не увидела на перроне. Что ж, поплелась по жуткому темному лесу, в 25-градусный мороз, в деревню Малошуйка, что в шести километрах от станции. На мою удачу, встретился мне километра через три мотоциклист. Узнав, что иду к Толе Куколеву, лихо развернулся и доставил меня прямехонько к порогу дома, где Толик на ту пору обитал. Более растерянного лица, чем было тогда у моего приятеля, я, наверное, не видела никогда. Он что-то забубнил, будто не поверил, что я решусь приехать в такое время года, да еще собираюсь добраться в далекую заброшенную Унежму, куда и попасть-то не знаешь как. Глядя на его растерянное, виноватое лицо, никак нельзя было сердиться дальше, и я оттаяла во всех смыслах этого слова. Наконец-то отогрелась, напилась горячего чая из самовара, наслушалась его баек и последних деревенских новостей. Особенно порадовало меня то, что ходил он уже без костылей, вполне бойко, лишь немного прихрамывая только когда сильно уставал.

Ну а дальше все было замечательнее, чем я могла себе представить. Путь в мою Унежму лежал через д. Кушерека, что находится в 12 километрах от Малошуйки. Толя договорился с местным конюхом и взял гнедую лошадку. Завалив сани провиантом, мы отправились в дорогу. Это было поистине сказочное путешествие! Быстрая кобылка с заиндевевшими усами на губах несет нас по заснеженному лесу. Снег скрипит под полозьями, таинственным светом освещает дорогу луна, посеребренные сосны склоняются над нами, все вокруг сверкает и искрится, а дальше, выше, над причудливыми очертаниями леса, мрак северной ночи да бездонное небо, усыпанное мириадами звезд! Мой восторг, наверное, передался и моему провожатому, потому что он радовался вместе со мной, как ребенок.

Добравшись до Кушереки, мы не преминули зайти к Сереже Ефремову, который к тому времени уже женился. За шесть лет он почти не изменился – широкоплечий, черноволосый, немного застенчивый, и, как и прежде, молчун – слова не вытянешь. Так что вспоминали наши совместные унежемские приключения в основном мы с Толиком. Сережа лишь улыбался да изредка вставлял слово.

На следующее утро я распрощалась с Толей и укатила на буране с Никандром Григорьевичем в заснеженную даль. О дальнейшей судьбе нашего поморского менестреля я почти ничего не знаю. Слышала только, что жил он в последнее время в Ворзогорах и умер при загадочных обстоятельствах. Теперь в его доме живет местный священник.

Август 2010 г.

БЫЛИ И НЕБЫЛИЦЫ

УНЕЖМА

Сборник краеведческих материалов и личных воспоминаний об одной из заброшенных деревень на берегу Белого моря.

· Об этой книге. Об авторах. Содержание.

· Вступление

· Отзывы (что говорят об Унежме)

· Стихи об Унежме

· Легенда об Унежме

· Географическое положение, окрестности, близлежащие острова

· Цветная фото-вставка

· История Унежмы: