Елена Федосеева
.
ИСТОРИЯ ОДНОГО САМОВАРА
.
.
.
.
|
Встречи, прощанья – какое там, Даже не вспомнить лица, И только вещи, верные нам, Помнят все до конца. Помнят все до конца... . А. Макаревич, «Время» |
.
Вещи, как и люди, имеют свою историю. Так же, как и люди, они рождаются, живут и умирают. Если б они могли говорить, они рассказали бы нам очень многое. Вот, например, история одного самовара.
Самовар, о котором здесь идет речь, родился в Туле, известной своим медным ремеслом, где-то в конце 19-го, а может в начале 20-го века. Его сработали трудолюбивые руки славных тульских мастеров на фабрике братьев Шемариных. Привычными отточенными движениями резал самоварщик медные листы, свертывал тулово, молотком закреплял шов, отжигал в кузнице. Ласково и с любовью клепал точеные ручки, ладил конфорки, заглушки и кран. Долго длился процесс, но вот, наконец, на выпуклом медном боку появились девять клейм-медалей, наград за высокое качество, которыми самовар, надо полагать, невероятно гордился. Если бы он имел руки, он бы, наверное, так и стоял подбоченившись, важно выпячивая блестящую медную грудь, словно говоря всем: «Смотрите на меня, любуйтесь – я не просто самовар, я Знаменитый Тульский Самовар!» «Эх, хороша работа!» – довольно улыбался старый мастер, с нежностью поглядывая на любимое детище.
Вместе с собратьями с того же завода наш самовар, бережно упакованный в деревянный короб, совершил длинный утомительный путь: трясся в телеге по пыльной грунтовой дороге, плыл на неторопливом речном суденышке, прибыл в северный порт Архангельск и был погружен на большой морской пароход. Долго качался он в темном трюме, пока, наконец, в душную тишину не ворвался свежий морской бриз, а вместе с ним и первый рассветный луч. Пароход встал на якорь возле небольшого селения Унежма, далеко от берега. Самовар погрузили в деревянную лодку – карбас, который, мерно покачиваясь, направился к берегу. «Здесь, наверное, будет мой новый дом» – подумал самовар, если, конечно, он мог думать. Но это был еще не совсем дом. Сначала попал он на полку в магазее, а попросту торговой лавки. Важно стоял самовар среди фаянсовых блюд и чашек, словно говоря им: «Я вам, мелкотня, не чета, я – украшение дома, я – главный на столе», и призывно поглядывал на входящих покупателей: «Смотрите, какой я красавец! Купите меня!»
Однажды в лавку пришла женщина. Долго глядела она на красавец-самовар: вещь дорогая, на деревне еще в новинку, да в хозяйстве очень нужная, и у соседей уже есть, чем мы хуже? Стол без самовара, что дом без хозяйки. Мурманский промысел в этом году был удачный, муж и братья много трески наловили, денег привезли – самое время для покупки, да и дочурке Варваре хорошее приданое будет. Так и попал наш самовар в поморскую семью, что жила в просторной избе на ближнем краю Заполья, по Переднему ряду, почти в центре деревни. Принесли его домой, помыли, начистили мелким самоварным песочком, так что медали еще ярче заблестели. Набросали горячих углей, раздули хозяйским сапогом, и вот уже весело зашумело в трубе – самовар, попыхивая, важно испускал густые клубы дыма. Забулькал кипяток, заварили чай. Из сундуков достали белую льняную скатерть, накрыли в чайной стол, а тут и пироги поспели – рыбники, кулебяки, калитки, с пылу, с жару, только что из печки. Расселись все за столом, и дом вроде повеселел, словно солнышко заглянуло. Довольны в семье покупкой, много радости принесла она – улыбается хозяйка, доволен хозяин, смеется маленькая Варвара, отцовская любимица. И самовар тоже счастлив, вот только сказать этого не может, лишь довольно попыхивает – нашел, наконец, свое пристанище, где стал не просто желанным гостем, а дорогим членом семьи.
Шли годы, все больше морщин ложилось на усталое лицо хозяина, да и хозяйка была не весела. Жизнь нынче пошла другая, ушли времена, когда ходили поморы на Мурман семейной артелью, привозя домой богатую добычу. Теперь время колхозное, работа с утра до ночи, а есть нечего, вместо денег – палочки-трудодни, только-только семью прокормить, да детей обуть и одеть. Но самовар по-прежнему красовался на столе и радовал семью терпким горячим чаем.
Выросла маленькая Варвара, стала невестой, да приданого-то нет, лишь красавец-самовар. Вот она вышла замуж, вот родились у ней две милые дочурки – Любочка и Лидочка, материнская радость и забота. Величают ее теперь не просто Варварой, а Варварой Фоминичной, а по фамилии Куколевой. Ей бы жить да радоваться, да пришла на двор война, мужиков на фронт забрали. Муж с войны не вернулся, одна с детьми на руках, да мало ли таких вдов осталось. Время послевоенное тяжелое, голодное. Опустела Унежма, разъехался народ по городам и весям. Развалился колхоз, молодым парням работу не найти, что уж о девчонках говорить. За кого дочерей сватать, как жить? Не сдается Варвара Фоминична, не хочет покидать родную деревню. Здесь ее дом, здесь прошла жизнь, здесь на кладбище родные могилы. Не согнуло ее время, только иссушило лицо, да суровыми стали глаза, полные горькой печали. Только все чаще и старательнее чистит она милый сердцу самовар, память о родителях, да до блеска драит избу, чтобы наперекор всему сияла чистотой.
Варвара Фоминична Куколева. Фото И.М. Ульянова, 1970-е гг.
.
.***
Прошли годы. Уехали дочери, стали звать к себе мать. Видит Варвара – надо уезжать, нет больше будущего у неперспективной деревни. Собрала узелок, последний раз оглядела родную избу, всплакнула над самоваром, да больно тяжел, с собой не увезешь. Так и оставила на столе – может, еще и свидятся…
Одиноко стояла пустая изба, лишь изредка заезжали сюда рыбаки да охотники – погреться у печки да чайком побаловаться. Приедут, поживут недельку, да и уедут, оставив незапертой дверь, и опять грустит на столе покинутый самовар. Потемнел он от горя – никому он теперь не нужен, бока зелеными пятнами покрылись, медали потускнели, их уже почти и не видно. Не чистят его больше заботливые женские руки, забыл он, как важно дымил возле печки, пыхтя и булькая. Где-то теперь его бывшие хозяева? Хорошо ли живут на новом месте? Счастливы ли?
Так ли все было, или чуть-чуть иначе, не суть важно, это ведь была предыстория, а история только начинается. Здесь мы подходим к моменту, когда судьбы самовара и автора этих строк неожиданно пересеклись.
***
Ежегодно бывая в Унежме в конце 1980-х – начале 1990-х годов, мы с подругой стали подумывать о том, чтобы приобрести здесь собственное жилье. Присмотрели хороший и крепкий на вид дом, в который, очевидно, давно не приезжали хозяева.
Стали спрашивать, чей, оказалось – Варвары Фоминичны Куколевой. Хозяйка, мол, живет теперь в Мурманске у дочери Любы, а другая, Лида – поблизости, в Малошуйке, куда мы немедленно и отправились. Вернулись в Унежму радостные: согласие почти получено, дочь не возражает – и без этого дома забот хватает. Надо только согласие матери получить, мать-то совсем старенькая, в родную деревню ей уже не выбраться, а деньги всегда нужны. «Вы напишите ей на всякий случай, вот ее адрес», – говорит Лида.
Считая дом уже своим, решили зайти внутрь. Дверь не заперта, поднимаемся по лестнице, заходим в комнату. Здесь все на своих местах, хоть и видно что давно никто не живет – на полу валяются пустые консервные банки и разбитые бутылки, блюдце на печке полно окурков. Кучей навалены на кроватях прожженные матрасы, из которых клочьями торчит грязная вата. Старинный медный таз под рукомойником заляпан чем-то липким и вонючим. Временные постояльцы явно не были слишком аккуратны, пили и гуляли здесь хорошо. Но это все ерунда, главное, что в центре комнаты на столе у окна – какое чудо! – огромный медный самовар.
– Светка, смотри сколько медалей! А какой красивый!
Ходим вокруг самовара, как вокруг невиданной диковинки, разглядываем, любуемся. Если дом – наш, то и самовар, наверное, тоже… Сидим у стола, мечтая о тех, кажущихся уже недалекими временах, когда мы наведем здесь порядок, уберем мусор, намоем полы, повесим на окна веселенькие ситцевые занавески, накроем стол белой скатертью, растопим самовар и будем пить чай, поглядывая в окошко да слушая, как шелестят за окном две невысокие рябинки.
Изнутри становится видно, что дом далеко не в таком хорошем состоянии, как казался снаружи. Пол покосился, по печке пошли трещины. Надо во что бы ни стало сохранить его до следующего лета, когда мы сможем заняться ремонтом. Просим помощи у Валентина Симоненко, местного жителя, нашего унежемского друга и хозяина. Собираем бревна, благо много их, выброшенных приливом, лежит по берегам, подтягиваем к дому, пилим на аккуратные чурки-стойки. Вместе с Валентином забираемся через лаз возле печки в низкий подпол, и, согнувшись в три погибели, ставим чурки под несущие балки, топором забиваем клинья – это может замедлить перекос.
До отъезда остается несколько дней. Страшно оставлять дом открытым, но у нас нет замка. А как приедут осенью вечно пьяные рыбаки? В поселке на станции принимают цветной металл на вес. Деньги это небольшие, но на пару бутылок самогонки вполне хватит, а многие беспробудные пьяницы и ради одной бутылки не поленятся унести драгоценную фамильную реликвию. Или вдруг нагрянут заезжие искатели древностей? Самовар на столе так хорошо виден снаружи в окно…
– Слушай, Ленка, давай его спрячем!
– Но ведь дом еще не наш, как-то неудобно.
– Наверняка будет наш! И потом, мы же его не выносим, мы спрячем его здесь, в доме!
– Где?
– В подполе!
В сундуках находим старое тряпье, рваные куртки, ватники, – они уже никому не нужны. Бережно укутываем самовар, спускаемся в подпол, деревянной лопаткой-копалёнкой роем яму в мягком сухом песке, укладываем туда сверток, засыпаем землей, разравниваем поверхность. Спрятан надежно, ни за что не догадаешься! Старинный медный таз из-под умывальника тоже прячем, но уже не в подпол, а просто в кучу хлама в дальний угол под кроватью. Выходим из дома, оглядываемся. Почему-то становится стыдно, как будто сделали что-то нехорошее. Больше всего опасаемся Ольги Григорьевны, старейшей жительницы деревни, хозяйки Унежмы – у нее глаза как рентгены, человека, кажется, насквозь видит, ну а как узнает и осудит? Возвращаясь домой, обходим ее дом далеко стороной, последние дни перед отъездом стараемся не показываться на глаза. Но избежать встречи не удается – как-то, завидя нас со своего крыльца, подозвала к себе и говорит: «Что же по деревне-то не ходите?»
Бросив в почтовый ящик письмо в Мурманск, с нетерпением ждем ответа и осенью получаем его, написанный, правда, не Варварой Фоминичной, а ее второй дочерью, Любой. Ответ был неожиданным и неутешительным: категорический отказ. В дом тот мы больше не заходили. Что думал самовар, лежа в песке в темном подполе, если он, конечно, мог думать? Похоронен ли он навсегда, или суждено ему еще увидеть белый свет?
Прошло 10 лет. В 2001 году мы с подругой снова приехали в Унежму. Валентин Симоненко, у которого жили прежде, был тяжело болен, поэтому остановились у пожилого мужчины по прозвищу Дед, живущего в одном из домов в качестве сторожа. Гуляли по деревне, ходили на море, фотографировали – поездка эта была очень короткой, всего на три дня, до́рог был каждый момент времени. В последний день мы решили взглянуть на дом Варвары Фоминичны, с которым было связано столько надежд и разочарований.
С первого взгляда было ясно, что сюда никто больше не приезжал. Дом совсем покосился, крыша прогнила, в ней зияли дыры на месте сорванных ветром досок. С трудом открыли тяжелую заклиненную от перекоса дверь, поднялись по лестнице, заглянули внутрь. Нашему взору предстала тягостная картина. Печь рухнула, груда кирпича завалила половину комнаты. Пол напоминал палубу тонущего корабля, так что ходить по нему было боязно, был завален мусором, битым стеклом, тряпками, обрывками бумаги. Кое-где доски совсем прогнили и сквозь дыры проглядывала темнота подпола. Медного таза, спрятанного под кроватью, мы, конечно же, не нашли. Стол, заставленный года́ми немытой посудой, заваленный окурками, казался каким-то странно пустым, словно на нем чего-то не хватало…
– Самовар! Светка, давай посмотрим, что с самоваром!
Полезли в подпол. Вот у этой стенки 10 лет назад мы закопали самовар. Копалёнки рядом не оказалось, руками стали раскапывать сухой песок. Вот руки наткнулись на что-то мягкое, и из под песка показалось старое тряпье. Самовар был там! Торопясь и волнуясь, расчищаем песок, достаем сверток, разматываем тряпье. Под ним открывается медный бок, темный, позеленевший.
Выносим добычу на свет. Самовар цел, лишь заклепки на ручках слегка разошлись, но это дело поправимое. Смахиваем со стола окурки и мусор, расчищаем пространство, ставим находку в центр. Вот он опять занял почетное место в доме, где прожил столько лет и видел смену трех поколений.
Что же теперь с ним делать? Везти в город? Больно тяжел, на себе на станцию не унесешь. Оставлять в доме? Тогда ведь точно украдут.
– Давай отнесем его к Деду!
Чудесное явление самовара вызвало фурор. Начищенный в меру сил и возможностей, он гордо стоял во дворе возле дома, а жители деревни и дачники приходили посмотреть на диковинку, восставшую из земли. Все оживлены, радостны, выносим фотоаппарат, фотографируем. Наливаем в тулово воду, обнаруживается несколько протечек.
– Ничего, починим, – убежденно говорит Дед.
На следующий день нам надо было уходить. Оглянувшись еще раз на самовар, мы попрощались с Дедом, не зная, вернемся ли сюда когда-нибудь еще.
Прошло пять лет. Август 2006 года, новая поездка в Унежму. Дед там уже не живет – подкачало здоровье, нужен уход, теперь он в доме престарелых в Онеге. Возле дома встречаем Ольгу Васильевну Евтюкову, постоянную дачницу с малолетними внуками.
– Спасибо за фотографии, – говорит Ольга.
– Какие фотографии?
– Да те, которые вы мне в прошлый раз посылали – с самоваром!
С трудом вспоминаю. Да, действительно, в прошлый раз я фотографировала Арину, годовалую внучку Ольги.
– А что стало с тем самоваром, не знаете?
– Самовар Дед починил и мне отдал, да у меня его в прошлом году украли. Приехали мы весной, а в доме рама выломана, подпол вскрыт, все растащено. Кто вор-то, все мы знаем, только вот никто его за руку не поймал. В этом году он ногу сломал, ходить не может, так ни у кого ничего не пропало.
– А зачем ему самовар?
– Как зачем? В переплавку сдаст, на самогон обменяет.
В переплавку… Мог ли представить наш самовар, восставший из 10-летнего погребения, что постигнет его такая печальная участь? Всего три года пришлось ему пожить в доме Евтюковых, порадовать дружную семью, посмотреть, как быстро растут маленькие внуки.
Долго трясся самовар в рюкзаке по дороге на станцию, не ведая, куда его несут и где будет его следующее пристанище. Не верил он, переходя из рук в руки, что руки эти – не новых заботливых хозяев, а бессердечных дельцов, жадных на наживу, что руки эти не будут ласково чистить его бока, а бросят в горячее безжалостное пламя.
Так окончил свои дни Знаменитый Тульский Самовар. Жизнь его была длинной, гораздо длиннее человеческой, но могла бы быть еще длиннее.
Эпилог
Дом Варвары Фоминичны ненадолго пережил самовар. В 2007 году опять навещаем знакомую избу. Дверь приоткрыта, толкаем ее, но она не поддается. Заглядываем в щелочку и причина становится ясна: крыша в сенях провалилась, доски и балки, обрушившиеся внутрь и завалившие проход, заблокировали дверь. На следующий год картина стала вовсе ужасающей. Издалека, еще на подходе к Заполью, я заметила странную черноту в стене Варвариного дома. Подойдя ближе, ужаснулась: стена рухнула, образовав огромную дыру, в которой, как на сцене, зияли внутренности избы – провисший потолок, руины печки и покореженная мебель. Словно в насмешку, в центре этого хаоса по-прежнему стоял обеденный стол, на котором вместо самовара восседал пузатый металлический чайник, вызывающе сияя выпуклыми боками – нелепый памятник разрушительному времени и человеческому небрежению.
В том же 2008 году история эта неожиданно обрела новые детали. Незнакомые мне люди, словно актеры в эпилоге, «заговорили» со строчек письма Марины Котцовой, которой я рассказала о том, как сложилась судьба самовара. В ответ Марина рассказала мне о том, как сложилась судьба его бывших владельцев.
«Варвара – двоюродная сестра моей бабушки и тёты. Может быть, ее уже нет в живых, потому что она ровесница бабушки, а значит и лет ей должно быть много. Но в конце девяностых она еще была жива. В детстве, помню, я не любила заходить к бабе Варе, во-первых, потому что она была жуткой чистюлей и мы не знали, как и на пол-то ступить (у бабушки с этим было проще), а во-вторых, смотрела она всегда каким-то холодным, стальным взглядом, от которого невольно съеживаешься.
Ее дочь Люба по-прежнему живет в Мурманске. Она, в отличие от сыновей Вовки и особенно Витальки, не любит ездить в Унежму. Муж Любы Володя Синицкий живет в Золотице. Зимой 1986 года, когда дядя Веня вез меня на буране в деревню, мы подобрали Володю, заиндевевшего, еле стоящего на лыжах, на полпути к Унежме. Оказывается, он брел туда уже третьи сутки. Не представляю, как он только не окоченел, ведь мороз стоял под тридцать. Шел Володя в деревню, как он сам сказал, умирать. Дело в том, что у него обнаружили рак и врачи уже отказалась от него. А он взял да и поправился благодаря чаге и целебному унежемскому воздуху.
Сына Любы и Володи Виталия я хорошо знаю, так как он чаще других из этой семьи бывал в Унежме у бабы Вари, а потом, когда она перестала ездить в деревню, приезжал уже сам по себе. Надо сказать, что в Витальку Синицкого мы, три сестры, хором были влюблены с детства. Может быть, потому что он сторонился нас, предпочитая дружить с моим братом Толей, и от этого казался неприступным и загадочным. А может, просто потому, что был симпатичным и умненьким мальчиком. Однако каждое его появление в деревне вносило в нашу девчоночью жизнь новые оттенки и краски.
В конце девяностых я ездила со своими прикладническими изделиями на ярмарку в Норвегию и, будучи проездом в Мурманске, не преминула разыскать Витальку. Какого же было моё удивление, когда я, ни на что не надеясь, позвонила по номеру двадцатилетней давности и в трубке услышала его голос! От него-то я и узнала, что баба Варя в полном здравии, Володя живет в Золотице, а сам он по-прежнему ходит в загранку на торговых судах радистом».
.
.
Сборник краеведческих материалов и личных воспоминаний об одной из заброшенных деревень на берегу Белого моря.
· Об этой книге. Об авторах. Содержание.
· Отзывы (что говорят об Унежме)
· Географическое положение, окрестности, близлежащие острова
· История Унежмы:
- до революции
- после революции
· Поморские промыслы:
- рыбные промыслы
- соляной промысел
- сбор водорослей
- добыча смолы
· Распространенные имена и фамилии
· Прозвища
· Автографы
· Планировочная структура села
· Типичный дом и его структура
- Магазея
- Колхозный магазин
- Колхозная пекарня
- Дом Екатерины Евтюковой
- Дом Валентина Симоненко
- Дом с двумя соснами
- Дом Ульяновых
- Дом на краю Заполья
- Дом с привидением
- Колодцы
· Поморский почтовый тракт
· Унежемский Никольский приход:
- Церковный ансамбль – история строительства:
- Часть 3. Дело о постройке трапезы
- Часть 4. Унежемский долгострой
- Церковный ансамбль – история разрушения
- История церковного причта
- Приложение II
- Приложение III
- Приложение IV
- Никольская церковь – фото-вставка
· Унежемские песни и частушки
· Легенды, поверья, гадания
· Былины и плачи, пословицы и поговорки
· Детские игры
· Унежемские анекдоты
· Очевидцы рассказывают:
- З.С. Варзугина
- М.М. Логинова
- Н.М. Чирман
- А.Н. Лощинина
- Г.Н. Евтюков
- Н.А. Усатова
- М.Ю. Котцова
· Дела житейские
- Валентин
- Часовня
- Телефон
- Путешествие из Москвы в Унежму
- Как Серёга Пусик за продуктами ходил
- Крест на острове Ворвойница
· Люди и судьбы (краткая энциклопедия унежемских жителей)
· Картинная галерея
· Унежемский словарик
· Напишите!
· Литература об Унежме
· Список использованных источников