.     .

Потом Леня пригласил нас ужинать в их домик. Дом был большой, человек на 8, в центре стоял стол с табуретками, все кровати были завешены марлей от комаров и напоминали гробы.

Пришли еще сплавщики, и один из них, Юра, мужчина лет 50-и с испитым лицом, имеющий, по его словам, троих детей и скрывающийся от алиментов, сказал, что сегодня у него день рождения. Все обрадовались, откуда ни возьмись на столе появилась огромная бадья с какой-то мутной жидкостью, которую называли кваском. Появились большие металлические кружки, квасок был разлит до краев и стали произносить многочисленные тосты за здоровье именинника. От кваска, который на деле оказался бражкой (дрожжи, вода, сахар и морошковое варенье), нам стало весело.

Аня принесла бумагу и стала рисовать портреты. Юра у нее никак не получался, и тогда он сказал, что у него главное – это улыбка. Тогда Аня нарисовала сначала улыбку, и портрет вышел великолепный. В процессе разговора Лёня, который непрерывно курил, сказал между прочим, что никогда не женится на девушке с высшим образованием, чем слегка расстроил нас, так как был видным молодым человеком и начинал нам чуть-чуть нравиться. Он был из Одессы, где закончил сельскохозяйственный техникум, вечерами работал диск-жокеем на местной дискотеке. Там у него была девушка, с которой он вдруг поссорился, все бросил и уехал на заработки сюда, в Ракульское. Платили хорошо, 800 руб. в месяц, по тем временам деньги немалые. По окончании сезона собирался вернуться в Одессу и устроиться приемщиком бутылок, так как это самая выгодная, по его словам, профессия. С каждой бутылки приемщик имеет 6 копеек личной прибыли, а грузчик – 1,5 копеек. Бутылок в день проходит до тысячи, так что сами расчитывайте (напомню, что стандартная зарплата человека без высшего образования тогда была 80-90 руб. в месяц, с высшим – 120-150 руб.). Вообще, все сплавщики приехали сюда не от хорошей жизни. Отношения друг к другу разное, вот только Официанта (работал в ресторане «Сочи», а потом приехал на Онегу «за романтикой») Леня и его друг не любят – не искренний человек. Работа тяжелая, постоянно проваливаешься в холодную воду. Часто приходится работать и в выходные, но за выходные платят в два раза больше. Время за разговорами и «кваском» прошло быстро, все разошлись, когда стало светать. Уходя спать, мы попросили Галю, которая уже встала, разбудить нас, как только придет сплавной катер – было уже утро долгожданной субботы.

День четырнадцатый, 13 июля, суббота.

Одно слово, тринадцатое число. Мы проснулись в час дня, когда катер, естественно, уже ушел. На все мои вопросы и упреки Галя отвечала, что ей было жалко нас будить и что она очень хотела, чтобы мы остались. Мы очень расстроились, так как не представляли себе, на чем теперь сможем уехать. В деревне было пустынно – после вчерашней ночной пьянки все спали мертвым сном. Драгоценное время пропадало даром. К вечеру больные с похмелья сплавщики начали выползать на улицу, около нас постоянно увивались Юра с каким-то молодым человеком, которые надоели нам до слез. Они приносили поллитровые баночки бражки, мы прятали их в разные укромные места, от чего весь наш домик пропитался тошнотворным запахом. Потом стали появляться какие-то новые лица, каждый жаловался на то, как он обижен судьбой, так что, в конце концов, это надоело.

Приведу здесь пару типичных историй. Один, Сережа-доцент, когда-то учился в институте, но потом спился и приехал сюда. Другой, Вася, однажды пошел со своей девушкой на танцы, ее пригласил другой парень, которому она отказала, за что неудачливый кавалер дал девушке пощечину. Вася кинулся защищать свою подругу, выхватил нож, и началась драка. Васе дали 5 лет, и вот теперь он здесь. Вечером пришел наш первый знакомый Лёня, которого ждало потрясающее открытие: оказывается, у Юры вчера действительно был день рождения! Лене пришлось извиняться перед товарищем за то, что все подумали, что он сказал это чтобы дать повод для пьянки, и поздравляли его несерьезно. Но повод для пьянки всегда найдется – ну нужно же чем-нибудь занять выходные. На этот раз выяснилось, что сегодня день рыбака! Все засуетились, стали появляться новые цистерны с бражкой и огромная вяленая рыба, но мы туда уже не пошли. Мы чувствовали себя не очень уверенно в нашей неожиданной новой кампании. Эти люди были не такие, как наше привычное окружение, мы их не понимали и общаться было трудно. Они обижались на совершенно, казалось бы, безобидные шутки, постоянно попрекали нас нашим высшим образованием, чувствовали себя оскорбленными за то, что мы отвергали их неуместные ухаживания, злились, начали угрожать и мы чувствовали, что обстановка накалялась. Из большой избы, где пировали сплавщики, доносились громкая отборная нецензурная брань – там играли в карты и игра, видимо, шла по крупному. Галя куда-то пропала и мы не могли ее найти. Мы заперлись в своем домике на крючок, забаррикадировали дверь и сидели с чугунными сковородками наготове на случай возможного нападения. Но ночь прошла спокойно и настал новый

День пятнадцатый, 14 июля.

Вопрос о необходимости срочного отъезда встал ребром. Следующий катер должен был идти только через неделю, и мы пошли на поиски других «сплавных средств». Общей напряженной обстановкой, пьяными лицами и непрерывным матом мы были доведены до отчаяния, и любые средства казались нам хороши. Мы долго обсуждали возможность сделать плот из бонов (связанных в ряд бревен, тоже своего рода плотов, из которых сплавщики делают «коридор» вдоль реки, чтобы сплавляемые бревна не приставали к берегам), но отвергли эту идею, так как боны были слишком неустойчивые. Потом мы нашли чью-то весельную лодку, стоявшую у берега, и стали прикидывать, сможем ли доплыть на ней до Ярнемы. Эта идея показалась приемлемой, и мы пошли собирать вещи. Вернувшись туда, где стояла лодка, мы были горько разочарованы (а может быть, спасены от неминуемой гибели на порогах – никто из нас толком управлять лодкой не умел). Мы увидели нашу лодку далеко у другого берега – оказалось, кто-то из сплавщиков уехал на ней в гости к медсестрам в Пустыньку. Мы сидели на берегу в отчаянии, и вдруг мне в голову пришла очень простая и замечательная мысль: нужно идти пешком! Эта мысль была настолько естественна и давала такой легкий выход из нашего катастрофического положения, что я удивлялась, как она не пришла нам в голову раньше. От Ракульского до Ярнемы – всего 50 километров, и на пути есть еще два промежуточных пункта – деревня Кирилловское в 15 километрах, и дальше еще одна (забыла название). Деревни эти необитаемые, но там есть дома, в которых можно переночевать. Ночевка в пустой деревне, несмотря на печальный опыт Порженского, в нашем нынешнем положении не казалась больше чем-то ужасным. Так что все расстояние, рассчитывала я, вполне можно пройти за 2-3 дня. К моему удивлению, Аня со Светой не восприняли это предложение столь же восторженно. Они говорили, что в лесу водятся медведи и рыси (мы наслушались уже много «охотничьих рассказов»), что 50 километров по тайге – это очень далеко, тут подошли очухавшиеся мужики, обнаружившие нашу «штаб-квартиру» на берегу и тоже стали говорить, что это чистое безумие, что дороги нет и по этому пути никто не ходил. Но я настаивала, и мы решили все-таки идти. Мысль провести еще одну ночь в Ракульском представлялась нам невозможной.

Сплавщики немного отрезвели от нашего неожиданного решения, стали давать разные советы и на прощанье пригласили нас пообедать с ними, на что мы согласились, и мир был восстановлен. Обед затянулся до вечера, а потом Леня с Юрой пошли проводить нас до дороги, которая все-таки вроде была до Кирилловского. Мы вышли на дорогу – это была еле заметная заболоченная старая колея, сфотографировались на прощанье с нашими провожатыми и они пошли назад, а мы - вперед. Смеркалось (хотя ночи были все еще белые), шел мелкий моросящий дождь, болото хлюпало под ногами и при каждом шаге мы проваливались чуть ли не по колено. Так для нас наступила ночь, а потом утро следующего

Дня шестнадцатого, 15 июля.

Да, та ночная дорожка в Кирилловское... Вокруг – тайга. Огромные вековые ели, поросшие лишайником, такие высокие, что смотреть на их верхушку – голова закружится. Все уже и уже становится просвет между ними, все теснее сплетаются угрюмые лапы над нашей головой. Все чаще и чаще встречаются поваленные деревья, лежащие поперек дороги. И вот лежит огромное дерево, преграждающее путь, густые ветви не дают возможности перелезть через него, а корни и вершина теряются в чаще леса. Мы обходим его, продираясь через непролазные заросли, и вот мы уже на другой стороне. Но где же дорога? Она, наверное, несколько левее или правее... Нет, нету. Надо вернуться на прежнее место, туда, где дорога уперлась в дерево, и начать снова. Возвращаемся – но дороги нет! Внимательно вглядываемся в землю, ища знакомые колеи. Смотрим вверх – вдруг покажется просвет просеки... Внизу – ровный нетронутый мох, вверху – густо сплетенные ветви. Все кончено. Мы кругами бегаем вокруг заколдованного места, но напрасно. Теперь мы уже не можем найти даже самого этого дерева. Наконец мы бросаем на землю рюкзаки. Аня со Светой остаются возле них, чтобы не потерять места, а я иду на разведку. Мы хотим выйти на Онегу. Нам кажется, что она где-то справа, но, может быть, мы уже потеряли ориентацию. Я вижу впереди просвет, бросаюсь туда – но там только поляна. Теперь просвет справа – но нет, тоже обман. Теперь позади... Но вот я слышу отдаленный гул – это вода перекатывается через пороги. А вот и река. Но, Боже мой! – она далеко внизу, узкой лентой вьется между двух высоких обрывов, а на этом обрыве гигантские ели в три яруса! И оттуда, снизу, грозный шум, усиленный эхом. Я иду назад, но куда идти? Кричу... Тихо. Еще и еще раз. Не отвечают. Я бегу бегом, проваливаясь в какие-то ямы, в глубь леса, туда, откуда, мне кажется, я пришла. И вдруг далеко в стороне слышу, наконец, голоса. Вот мы и снова вместе. Теперь главное – выйти к реке.

Мы идем по самому краю обрыва. Там, внизу, в бездонной пропасти – река, успокаивающая, манящая. А слева – стена леса, откуда так и веет опасностью. Сумерки все сгущаются, я прислушиваюсь к малейшему шороху. С нами – собака по кличке Моряк, увязавшаяся из Ракульского, она то убегает в лес, то, с треском ломая сучья, мчится из чащи к нам. В такие минуты у меня сердце сжимается в груди. Страх! Леденящий душу, убивающий разум. В голове вертятся три слова: «Давайте повернем назад!» Но огромным усилием воли заставляю себя не произносить их вслух – ведь это по моей прихоти мы покинули Ракульское. Там остался наш домик, который теперь кажется милым и уютным – сидели бы там сейчас и ели сгущенку... Две банки сгущенки у нас с собой – это вся наша еда.

Ноги ватные, каждый шаг дается с трудом. Каждый поваленный ствол, каждое сгнившее дерево, каждая яма на пути – все, что нарушает привычный ритм шагов, доставляет мучительные страдания. Остановиться бы, отдохнуть... Но страх гонит нас вперед. Что делать, если из чащи выйдет медведь? Броситься туда, вниз, с обрыва в реку? Вдруг новое препятствие повергает нас в глубокое отчаяние: впереди – такой же обрыв, как и справа. Дна ущелья не видно, но оттуда слышится такой рев, что самой Онеге до него далеко. Спуститься нет никакой возможности. Приходится повернуть. Теперь мы удаляемся в чащу, в глубь леса, прочь от спасительной реки. Мелькает утешительная мысль: ведь есть же где-то наша потерянная дорога, а значит, есть и мост через этот овраг. А значит, рано или поздно мы дойдем до него и выйдем на дорогу!

Но моста все нет. Обрыв становится чуть положе, и мы начинаем осторожно спускаться вниз, цепляясь за стволы, камни, коряги. Вдруг где-нибудь удастся перейти этот бушующий поток. Вот мы и на дне ущелья. Тайга смеется над нами! Вместо грозной реки перед нами маленький ручеек, который можно перейти, не замочив ноги! Но идти вдоль него немыслимо – такого бурелома я еще не видела в своей жизни. Сил больше нет. Рюкзаки давят на спину, прижимают к земле. Ноги кажутся налитыми свинцом и не слушаются. Котелок за спиной цепляется за все, что только возможно. Теперь мы ползем на четвереньках. Вверх, наискосок по обрыву, все выше и выше. Но до верха не доползаем – вот и Онега! И внизу, вдоль берега, ровная узенькая полоска мягкого-мягкого, желтого-желтого речного песочка! Вот она, спасительница, земля обетованная, скорее вниз!

И вот рядом вода. Ее можно достать рукой, ей можно напиться, от нее веет покоем и уверенностью. Мы смеемся от счастья, садимся на песок и громко поем песню «Надежда» - светит незнакомая звезда... Какое блаженство! Страх остался там, наверху, от злых медведей и страшных рысей нас отделяет отвесная стена высотой в три вековых ели! Ну, а если что – сразу в воду! У нас открылось второе дыхание. Мы идем цепочкой по узкой кромке песка. Как легко идти! Рюкзаки на плечах стали совсем невесомыми. Ну и что, что три часа ночи. К тому же, мы уже много прошли, и скоро должна появиться деревня. Вдруг в привычный шум воды и ветра врывается какой-то новый, чужой звук. Что это? Отдаленное тарахтение мотора. Ветер то приближает, то удаляет его. Стоим, чутко прислушиваясь... Моторка! Господи, как хорошо! Еще час назад, там, в тайге, я думала, что пол жизни отдала бы за то, чтобы встретить человека – кого угодно, хоть беглого из лагерей, только такого, кто чувствовал бы себя в тайге, как дома. Ждем – вот-вот вдалеке, из-за поворота реки появится лодка... Но шум постепенно смолкает. Странно...

Река все время петляет. К каждому повороту стремишься с замиранием сердца – вдруг там откроется поляна, а на поляне – деревня, а в деревне – дом, где топится печка и ждут нас хорошие, добрые люди... Господи, как хочется увидеть людей! Но вот опять шум мотора – теперь уже наверняка. Но теперь уже ясно слышно, что он то резко обрывается, то с той же ноты начинается снова. И доносится он не из-за поворота реки, а с другого берега. Это не моторка. Это работает бензопила. Где-то пилят лес. Жаль. Но все равно утешительно – где-то поблизости есть люди.

Берег становится все ниже. Теперь уже он не такой крутой и всего в одну высоту ели. Можно подняться, при желании. Но мы идем дальше. Вдруг на песке отчетливо виден след. Да, след, человеческий, большого мужского сапога. Но всего один – дальше густая трава скрывает все. Где-то в тайге ходят люди. Многое говорит об их присутствии. Вспоминается виденный еще там, в чаще, колышек, только что обтесанный, вбитый в землю...

Но вот впереди очередной поворот. О радость - на том берегу дома! Много домов! Темнеют бревенчатые срубы, блестят мокрые от дождя светлые крыши! Берега уже совсем низкие, вот-вот и на нашей стороне берег спустится к самой воде и откроется поляна... Вон там впереди – дом! Радость придает нам силы, мы вглядываемся вдаль – жаль, туман (идет мелкий, моросящий дождь) мешает получше рассмотреть. Но нет, опять разочарование – это кусты. Лес играет с нами. Или нам уже, как в пустыне, мерещатся миражи? Деревня на том берегу скрывается за поворотом. Опять впереди лес. Лес, лес без начала. Лес без конца.

Наконец и на нашем берегу лес отступает и открывается поле. Но деревни нет. Отчаяние снова накатывается на нас. Идти дальше не имеет смысла. Деревни нет. Она была, но на том берегу! Какая ирония судьбы! Наверху, над откосом, видим стог сена. Сколько раз приходилось нам читать в книгах о том, как люди ночевали в стогу сена. Почему бы не попробовать и нам? Поднимаемся вверх. Там – большое поле, а далеко вдали – кромка леса. Подходим к стогу, снимаем рюкзаки. Вдруг Света начинает пристально всматриваться во что-то на границе с лесом. «Смотрите, что это?» - говорит она. Я смотрю тоже, но ничего не вижу. «Там крыша!» - говорит Света. Я смотрю опять. «Нет, это кусты!» - говорю я. Но вот уже и Аня видит светлое пятно на фоне темного леса. Да, ведь кусты-то темные...

Спотыкаясь, проваливаясь в ямы, путаясь в мокрой траве, бежим через поле. Вот и дома! Но где же люди? Вот черный проем двери, вот пустые глазницы окон... Полуразрушенные срубы, провалившиеся крыши... Деревня необитаема. Наши безумные надежды не оправдались и ночевать придется в пустом доме. Ну что ж, и это хорошо. Теперь осталось только выбрать дом для ночлега.

Вот и большой, хороший дом. Но что это за тряпка висит на палке? Это похоже на флаг. А это что? Трактор! Да тут кто-то есть! Забыв про ночь, начинаем кричать: «Люди! Есть здесь кто-нибудь? Откликнитесь!!!» Стучим в дверь, собака наша лает, мы плачем от радости. Вдруг в окошке появляется заспанная физиономия, потом открывается дверь...

Если есть на свете счастье – то вот оно. Великое счастье – после страха, отчаяния, смертельной усталости почувствовать тепло огня, вкус горячего чая, сидеть вот так, больше ни о чем не думая, а вокруг – веселые, сильные люди, они все придумают за нас, все сделают, все решат... Они нас даже пока ни о чем не спрашивают! Что за блаженство – лечь в чью-то – неважно чью – еще теплую кровать, забыв о собственном спальном мешке, и заснуть мгновенно, как в пропасть провалиться...

День семнадцатый, 16 июля.

Возле дома – дощатый навес, под ним – стол со скамьями. И вот они – эти лица, которые, слава Богу, запечатлены на фотографиях. Имена стерлись в памяти, но лица теперь навсегда с нами. Начинаются разговоры, расспросы, смех. Кто-то узнает Моряка, и теперь новая проблема – надо отправить его назад, в Ракульское. Кто-то бухает мне в чашку чая полбанки сгущенки...

Эта деревня называется Кирилловское. Она стоит на высоком берегу, в чистом поле, далеко от воды (если бы мы не поднялись к стогу сена, то прошли бы мимо, не заметив), на излучине реки – здесь Онега делает поворот почти на 180 градусов. А живут здесь косари, сезонные рабочие, и нам очень повезло «проходить мимо» в разгар сенокоса.

Отсюда мы никуда больше пешком не пойдем, будем сидеть здесь хоть до конца лета в ожидании какого-нибудь транспорта.

.     .

.

Но ждать не пришлось, и в тот же день мы уже были в Турчасово. Подробности этого переезда стерлись из памяти, остались только обрывки воспоминаний. Сначала мы едем на тракторе. Я – в открытой кабине рядом с водителем, остальные – в кузове. Трактор страшно подбрасывает на ухабах, я держусь обеими руками, чтобы не вылететь, каково же тем, сзади, в кузове? Мы едем недолго и приезжаем еще в какую-то заброшенную деревню. Здесь мало домов, запомнился всего один – дом на самом берегу реки, смотрящий окнами на другой берег. Здесь тоже живут сезонные рабочие, мелькают новые лица, но они уже не запоминаются. От дома к воде по крутому песчаному обрыву спускается деревянная лесенка. Неширокий песчаный пляж, в воде недалеко от берега стоит металлическая кровать, к ней перекинут мостик... Что бы это значило? Здесь мы забыли наш любимый котелок, взятый напрокат. Его было очень жалко, но может быть, мы сюда еще вернемся?

.         .

От «дома на берегу» нас везли на лодке, высадили на какой-то пустынный берег, низкий, заросший лесом, и велели ждать катера. На этом берегу я нашла круглый гладкий камень, который оказался агатом. Неподалеку был виден забор и дом, но идти туда не хотелось и мы легли на камнях на берегу, положив под голову булыжник. Ждали мы долго, жутко хотелось есть, но не было ни корки хлеба, толко две банки сгущенки из Ракульского, которые нечем было открыть. Опять моросил дождь. Потом пришел катер и на нем мы благополучно добрались до Ярнемы.

Так закончилась непредвиденная и «дикая» часть нашего путешествия. Дальше события пошли своим привычным, запланированным чередом.

Продолжение

1    2    3    4    5    6    7    8    9   10